Часть 1

ИСТОРИЯ ПРОИСХОДИТ В РОСТОВЕ

В квартире утрело, ничего не предвещало побед. Мы в Ростове – за столом женщина средних лет и полноватый мужчина. Обычная Россия, стандартная картина.
Чайник полифонирует под солнца свет – «щииии, щиии», а ему в ответ оба субъекта вдруг разразились:

- Елюся, сегодня борщ или щии, моя родимая, хорошая?
- Валенька, отстань, какой борщ, когда на дворе такие события. Будут щи!

Отец с матерью у Инакия были виртуозы.
Начнем с того, что обозов явно не двигали, жили по аристократическим мастям. В основном, ходили в тот же дом через дорогу, куда ходит и он сам, а теперича торопится в сенях, натягивая тапок на сандаль. Время зимнее, месяц не февраль – кажется, ближе к сентябрю. Ай-лю-ли-лю-ли-лю-лю!
«Министерство Цифрового Развития, Информационных Технологий И Связи Ростовской Области» на улице Социалистической не блистало помпезностью.
Ах, как бы не желалось, не хотелось бы отличаться скабрезностью возмущений, но ветшает все хлеще фронтальный фасад. На самой старой улице города, некогда – Николаевской, с засилием церквей, теперь расположилось множество контор всех цветов и мастей.
Но, все равно посудите, зрители и люди, одно дело, когда какой-нибудь сиделый с октябрьского района едет через зоосад к своей зазнобе и ему все это в диковинку. А тут, разухабина прям посеред асфальтового полотна – Инкаий, оступился, вот-те на!

Повороты плеши:
- Ежжи, слыш ты, куда паркуешься?
- Ах, а у меня и машины в мои двадцать четыре нет, я совсем прост и недорого одет. Но, ничего. Сегодня особый день, вызывают к Геннадию Сергеичу. Вероятно, о моих заслугах уже и не смолчать. Но, что мне все это – вот бы уже начали серьезным рублем отмечать мою уникальность! А то уже и не знаю, за что так искренне страдать приходится.
Инакий имя очень необычное. Благодаря ему, можно и рекомендательное вылучить отличное. И в школе быть замеченным и никогда не уходить с пустыми руками с корпоративных конкурсов. Каждый раз запчасти в паз, без прикрас – не…
Кхм, что-то нас, читаслушатели ворочает невтудой.

- Эй, стой, ты, леший! Стой!
Видали? Детина два метра лоб, проехалась по грязному на дьяволиной ехалке о двух колес, палка посеред и еще ручка торчит – берется за нее хозяин и мчит, мчит в неизвестное!
«Ввжжжж, вжж» – окатило гражданочку смесью спеси и позитива.

- Ну, прелестно!
Кажется, все у возницы хорошо, сосет новомодные пластмассы за ароматический конец, просит «ищщщо», в разных компьютерных науках тоже не малый спец, но Инакиевскому гению не чета, конечно, будет. Едет в экономический на садовой, ученый людий
- Да куды ж ты прешь, сучарища, ебаааана??!!!
О, кажется, тот самый зэк с октябрьского, по привычке шарит незримую заточку у кармана.
Вот его дама, такой же элегантности вида. Не сказать, что аскрида, но нематода изрядная – сухостой столетних холинолинических студий венчают раскидистые груди и немного сумного жопца.

- Да гниды бля, гниды, бля! Бля, Сереня, ебать, бля, ты? Какие годы, бля, зимы, ебать? Сереня, ты!
- Бля, Лех!

Надобно нам поторопливаться, господа, ситуация верховоротится, в ритме города стучит панический атак – скоро все порешается, если можно сказать так диалектами только что встреченных лиц.
Кстати, в переулке Казачьем совсем недалеко высится заведениьце, где редкое окно на один формат – квадратные светелки скрывают в ряд за веретёнами спиц весьма хорошей пропайки те глазницы, которым не всякий рад, скажу без утайки. В ходильные дворики не слетаются птицы – их иногда тут едят. Прямо живем.
Федеральное Казеное Учреждение Исправительная Колония, номер десять – тут каждый отошедший новоприбывшему один брат на десять, почти-кровная связь, все не по чем.

- Блять, ебаный гад, ты сука!
Все еще никак не может забыть скоростного студента ошалелая урка.

Хоть небо и чисто, но на улицах – едва ли ни ураган из мочевины пресных дней, почти пустым высится Всесвятский Храм на улице Халтурной, поп, хор и три бабки кадят без людей. Душно, сумно. Сопрело стекло.
Тоже место не последнее в нашей драме. Запомним его координаты, тут недалеко – все на одной пентаграмме: Минцифры, остановки, экономический университет, храмик этот. Вон, дед какой-то полоумный идет матерится:

- И явилась Преснодева и взалкала кровавыми слезьми предо очима моими и идоша с нее свет и говорит она: «Не восстанови на другога руки своея»!

Все, вяжут, кажись, бывшего спившегося иерея. Он тут местный достоприм – постоянно один, бос, гол и нелюдим. Немного подвыпит. Любит всякое кричать. Но и правопорядки не лыком, не станут молчать – поглядите только, волокут за остаток бороды.
Тут криками: «Суки! Суки! Скоты» не отделаться, дядя.
У мусорки потребитель специй вновь обмяк и странно двигается в асфальт глядя. Мало ли, какие кометы звездочетами местных урбанИй в светлом небе ведаются.
А, вон, кстати, летит, по небу метеорит! Но никто не заметил снова.

А это Милентий! На нем обнова – срыночный пиджак добротно окутывает увесистые груди в мелкий сизый прыщ. На домашнем кормлении он совершенно обезлюдел, но, как говаривал па-па́: «Зато не дрищ!».
Милентий идет на Садовую своим ходом, чтобы с мыслями сладиться – сегодня играют фартовую, в краеведческий, скорее всего, точно возьмут, если щас пить не повадится. Ну, как – не доцентными работником бумаг, это ж, конечно, задротий капут и бедлам, постыдная ниша. Те же деньги – 12 тыщ.
«Зато не дрищ!», а… Оператор механизированной уборки территорий! Ландшафтный босс. Бабка говаривала, кто-то из роду, до НЭПа, владельцем ходил сибирских мануфакторий.
Только, оно, неясно, что делать придется.
Ну, с ним еще станется – покинем Милешу, к даме упавшей отправимся.

В порыве руки без фаланг и в синюю букву уписанных поможем ей на землю уставится:
- Дите целое, как чуешь?
- Да нормально все. Давай в КБ.
- Обожжи, а я с вами погарцую тут, ты как устроился вообще по жизни, друг, епты, бля, друг?

Опустим все курьезы повествования – оно лексически обильно, но лишено к чужому слуху сострадательного наклонения. Итак – Серега и Леха шли по этапу, откинулись с разрывом года в два. У Сереги все хорошо – вон, с сыном в пузе почти-жена. Пол неизвестен наверняк, но Сереня думает все путем будет, бабу в мир родить – бесперспектевняк, конечно, но денег щедро отвалит за дите президент, лично, наверное, даст наградной вексель на сколько-то тыщ.
До ипотечного взноса вектор недолгий – на Изюм.
Изюм не Дербент, куда Серенин папаня ходил, ниче не случилось, базару нет.
А хохлов похуярить, то за милую душу.

- Бабу первую помнишь мою?
- Ксюшу?
- Дык ее чубатый взбрюхатил и в Мариуполь звез.
- Гыгыгы, карма, ебать.

Надо идти воевать.

А тут еще и денег вроде обещали. В общем, надо – Сереня и Леха, не либеральное стадо. А тут такой шанс. Завтра на час в ЗАГС, на него делижанс заказать обещал – белый мерседес в премиум классе за сотку рублей в километр, на такое разжопиться – сам боже велел, тот, который карает за дел всех неверных.

А что со студентом на самокате?

- Отчислят тебя.
- Да мне похую, как-то, бля.

На улице Города Волос 9 расположен Военный Комиссариат, приемная комиссия, призывной пункт, военкомат.
«ЗАКРЫВАЙТЕ ЗА СОБОЮ ДВЕРИ» – написано на металике белым по красному, газоны стригут специалисты малых Азий и не давят напрасного.
Пока без оказий, и это прекрасно, да!
Порожек крут и может стать причиной обвала тел. Поспешим, у нас еще достаточно дел – надо узнать, насколько плакаты с перехода честны для народа в плане образования цен на услуги защиты страны от врага, а то вдруг, пизда-недолга и наврали в подсчетах рубля.
Голоса в коридорах особо не хоря́т – передвигаются на цырлах небритобошкие вошки, лишнего не говорят.
Те, что в фураже и при параде, штиблетами шкворкочат по полу черный след как когда-то на линолеум школ рисовали. Здание казенное, через окна солнце ухайдакивается до ослепительного треска, слепя глаза жирной медсестринской Вали.

ВЯЯЯ – пронеслась ментовня. Серегу сжурило.

Смурные дяди редко глядят в коридор, пока не-толпа. Шум не звенящий размеренный, Жирного дозора на пульте разбило на сон прямо на стол. Пахнет лисмой или принцессой Нурей.
По ходу, никто не приходит с такого ранья. Гопота у скамеек ютится с бумагами, пока еще ждут, по-уркагански пускают цыгарку как блант, что-то трут.

- Ну и бля..
- Серень, ты постой…
- Хуя, опездол тут, су…

Женщина выслана на платном маршруте домой. Леха, немного сутулясь, кивком головы, ковыряет гной в аденоидах простым растиранием пазух – видимо, сильно волнуется, мандражит всех разом. Мужчина в фуражке, несколько минут в тишине Леха упырился по кривизне ему прямо в торчащую через орла пупочную грыжу на ткани сукна.

- Серег, фраерок, ты, гляди…

Ох, ты ж еси-небеси! Только, смотри, не попадай, ебси!
Сколько ж народу, десятый же час. В коридор, что кишку, натолколось человеков под самый завяз доху... Кхм, с сотню глаз пугливо по углам, озираются на белые шапки втуда-сюда снующих в там-где надо и не очень, в целом – везде зажиревших многоподбородковых дам.

- Федоренко, в сто десятый на комиссию!

Звук прокричал. Мужичок в летах занервничал, толкается, брешет под нос сам-свое.
Букашка, Букашов, точно! Не Федоренко, этот пропал!
Странный проход.

- Хулиганье!

С чего ж у парадного нету толпы – не скажешь по зданию, что на пять кабинетов проходят массовые врачебные заседания и людям столько внимания уделяется со стороны государственных институтов. Судя по мату, не все готовы передать к показанию достаточно справок.

- Сыны проститутов!

Слышны крики о нехватки явок, бумаги кончились для бланков или справок – гнетется воздух.

- Нарисуйте им, Валенька, побыстрее отправок на гарнизон, там уж будем смотреть. Да хоть на туалетной!

Грыжа пошла в кабинеты повыше на третий этаж, мимолётно косясь на простых. Взяла кипу бумаг, поправил кокарду, посеяла мрак. Все по норме. На Леху напужился страх.

- Гандон, блять, какой-то. Я, Серега, домой!
- Лех, да, постой!

Леху смутило одно – нахуя прикрывать главный вход. С торца запускать тучи люд, садить в коридор. Да это наебка, наверное – что-то не так. Две чепырки мусарских с фасада стоят. На втором дворе – зак один, в нем никого, но водила, корячась, смотрит по окнам недобро. Пошел покурить – рыжая пачка с солдатами и мелким котом. Забыл, как зовется…

Милентий прошел не в тот ход, вероятно. Его уж везут для установки данных.

Добротно в кабине, пахнет елкой.
У отца на таврии по детству катался – висела такая, пахла смешной жвачкой, как когда она лопается. У Лентия машины нет, только имя одно необычное наклепывается, как и у Инакия, как и у Макара – человека из экономического.
Не доходя до амбара, отец выносит крупную свиную голову, воодружает на стол и говорит:

- МНОГАЯ И БЛАГАЯ ЛЕТА!

Милентий не бодрый, но спит, пока едет и бредит, елка одурманила, вестимо, ностальгия – сила не такая страшная, как красота, только слагается не в те верста, постоянно изводит на образ дурной. Аукается прошлонедельный запой, не иначе. На даче сидели, поминали отца. Как раз, пятый год как ушел от карца.
Понятно, что все по закону, но как же собес в краеведку? Проеб? Опять занимать. Хуево, все в долг, как бы жили, но хочется лучше себе закупить и костюм и парилку, чтобы не крякнуть как он. К никотину у Милентия с детства тягон – затяжечка-стяжечка.

- Начальник, дай закурить?
- Ебало ссунь, сука! – водитель недобрый, да хуй с ним.
- Етить-блять, ебать, ну и толпы! Хуя! – у Милентия с русским всегда было живо, но хромало писание. Учиться жить не научат ебания зуб о гранит, надо въебывать или ростить мясо для погрома – иначе, кормить черноземы.
«АУЕ АУА» Тьфу, это чуждая российской государственности идеология. Ничего плохого в армии нет, если в ней есть деньга. Ничо стремного нет, хорошо все, вдохнул.

На три стула вряд, друг за другом сидят – Сергей, Алексей.

Перед ними еще два человека в трусах с бумажьем. Через них, через одного – Милентий, студент Макар и бесится стоя какой-то уебищный потрох.

- С Министерства же есть направление? Значит, назначена комиссия!
- Да какое направление! Я из Министерства Цифры на Социалистической, Геннадия Сергеевича, помощника нашего городского главы – знаете? Вы его знаете? Он к вам приезжал в понедельник четвертого числа, привозил наши документы. Там все есть и все написано, там квота указана должна быть.
У вас тут связь не работает, мне нужно выйти – сделать звонок, это неправильно!
- Да ебать тебя в рот, сука, червь ты ебаный. Блять, Валя, чо ты сидишь, иди смотри его!

Грыжа вернулась. Валюся вспорхнула всей стокиловой красотой грудей и давай пихать Инакия в закрытую дверь 115-ого врачебного.

- На тебе, блять! Понаахуели, сука. Алло, Геннадий Сергеевич! Да ваш тут птенец, вон, мне на всех этажах драму поднял. Да повезем, то ясно, что повезем. Еще два на следующей? Хорошо, два не три, но два хорошо. Сами-то они хуй приедут, конечно. Мариночке, главное, кстати, привет большой от моего Степы. Как никак? Мы его к матери увезли. Да куда-куда? В Болгарию, там частная есть. Как Марина ваша подрастет, ты скажи, я посмотрю, поговорю. Ага, да. Ну, бывайте, а то тут толкучка. Суки, совсем охуели, блять, такие финты выделывают! Вы этого Акакия повыписывайте со всюду. Ага, ну да. Заеду, конечно. ООо, я такой люблю, сейчас с градусом туго, на неделе созвонимся. В сауну можно, а что ж нельзя. Там у меня зять работает, бар с собой привезете. Да не баб, а бар! Ой, ну, ты Генка, сука, у тебя же баба на сносях. Ну, давай-давай, целююююю.
Блять, Валя, ты мне какого поговорить не даешь!!! Да пакуй его, нахуй, как хочешь, хоть руками. Генка, пока. Мне пора.

Грыжа покинула смог закутка. У 115-ого стало тишеть, никто не выходит.

Вдруг, резко, дождь ебнул.

Метаются тени, слышится грохот, раскаты сиреют.

Серега и Леха замечены, оттянуты бабой на второй. Милентий с Макаром идут в 110-ый, спина за спиной. Закрыли главный вход. Теперь не уйти, кроме как через этот – там курит вторую водила-урод, горбатый со шрамом. Пизда.

Ночь. Территория Церкви Всех Святых.

- Чо ты, смотришь, ебаный хуй, вкатывай ящик!!! Уж не мальчик, пучится мне тут!
Два детины, ныне менты, три года назад натирали полы на балах. Суворовцев нынче не жалуют так, как когда-то – столетия нет, и ростовским кадетам закроется свет из ветшающих залов.
В АстрахАнь не попросят, добить перевод – дело ума и сноровки. Штиблеты сменить на кроссовки. Понятно, не бросят, но доказывать лад своих мыслей изволь. Ты ж не просто мусарский клопарь назывной подотчетный.
Дорога близка для того, кто гордое носит на сердце клеймо «патриота». А иная ебота, пускай идет лесом, а лучше – служить. А что – говорили же, родине главу сложить. А ты им не верил, Алеша? Ну, что ж, покаянную ношу тогда понеси. Не сел, так служи!
Две единицы лица уж давно перестали смотреть впозади – в этот раз, нет в ночной пересменок пакетов, только гигантский, из дерева деланый, короб. А где он?

- Ну, ставь, блять! Что ж ты за сука такая!! Фамилию мне потом, понятно?
Грыжа? О, Грыжа! Вечер вам в вечер, и в темную ночь. Как беден на звук час сентябрьской мори! Ласкает луна его лик рябоватый, горбатятся с шумом у паза солдаты.
Водитель Евгений включил бы блатняк, но дело великое – послушай сквозняк легкий, Жэка.

- Где, блять, он? Где, бляяяяяяяя???

Все доставили верно, но где, бляяяя?

Разносится эхом, но надо б смолчать. Пожалуй, опишем строенье и факты – мы с вами стоим на истории страшной поверх. В пятнадцатом веке горел весь Ростов.
Тут церковь стояла Варвары. На первый воскрес после Троицы, в день Всех Святых, под заревом небь полыхала. Однако, не долгой та горечь была – и в год один ноль четыре и восемь как прежде стояло все снова, закончилась осень, а храм переназван стал в праздника честь.
Померло, не счесть, сколько подданых хана! Царевич ордынский, по-новому – Петр, воздвиг все сначала. Упомним. Властью советской разрушен под чисто, колокольнюю башню стадионом «Спартак» перекрыли чекисты.
Подворье, увы, не сдержало – перестреляно все или вкопано вглубь христианское жало на метра четыре, туда ж и иконы побитые скинуты были. И пусть!
Минули года, теперь все по плану идет, господа – тут местный Кашуба Ванович Лексей, как только окончил технический светский, взял сан за три года, ментов всех мастей, он умаслил. Господь правых любит, наш слон – воротила не детский.
На народные строить – состариться можно, а если продасть по дешевке себя, точнее – подасть как простого венчалу, хранилу-спевалу, сятителя мест, то явно Господь поцелует с небес дополнительным налом.
Кошмар отпеваний всех страшных людей, которых в бетоны копали – видал он как с вами мы видим свой нос пред глазами. Считать единицы велась попадья, все было по чину – все просто, друзья.
Сегодня внештат, везут с резиденций какие-то глыбы, но тут без картежа, два паза всего и мигалка немая. Ну а где же оно? Я не понимаю!

От криков вздрожало окно – так звонко искать по периметру груз назначила Грыжа.

- Нашелся! Ох, епты, и как мы его запихаем под постройку? Слыш, мелочь, настойку!

Сентябрь, но тут пар ввалил. Сухой рот мгновенную рюмь пригубил.

- Уважаемый, Клим Ильич, ну, задерживается человек. У него же еще службы ночные бывают, это очень странно для нашего региона, такое дело, как мы тут удумали…

Был хряснут за дело поганый дьячок. Чего он под руку суется, сучок?

- Ты, блять, вызванивай его, давай, сука, сам, а то я его шкету все крылья порублю. Да, наслышан-наслышан. Полетит его Серафимчик с юнармии, а сам этот с поста покатится. Вот у него бомж пасется, старик, недавно брали. Так, я ему устрою, будут на пару тут мусор расколупывать. Бывай давай. Времени ему на сборы 20 минут, тебе на поиски – 10.

Взсмеялся и с прихрюком бросил трубу прямо в дьякову харю.
Доставлен священник, почищена пыль. Леса разобрали, рабочие в домиках смотрят как девы шалят на экране. Солдат погрузили в пазы, там сидят. Но тихо, не слышно ребят.
Поставлен насос, убирается слизь. Пришли три научных в халатах ублюда.

- Ну, что ж, Клим Ильич! Извольте-с, начнем! Выпускайте нам чудо.

Грыжа, сутулясь, встает из глубин. Над ним Чудотворец сияет, пока невридим.

- Ну, давайте, давайте, спешайте!

Отмашка, пошел тихий взвыл филармонщиц – хористки с прихода спиздели б.
По связям купили девчат, все будто на праздник в параде стоят, почти как кадетки – от лифов тугих груди вспрели, вздымаясь, гудят под небесные трели.
Тут нужен дозор и утайка.

Лик: Господи, помилуй.

- Девчонки конфетки, конечно! Ой, вон во втором, хорошая зайка! Та, вон, с дойками, блядь, этими, мясистыми, молодая, вон. Бля, это ж пятый будет, наверное, или…
- Тсс! - у матушки твердая восемь, но дело свое бережет. Просит потише, палец поставлен на рот. Присмирела кокарда и в глубь понеслась доседать.
- Блять, ты мне вон той кровы дай телефон, я тебе говорю, суука, ты тупой! – военный вскользь кажет дьяку. Бьет несильно, смолкают.
- Как ж его окунать?
- Будешь водой поливать!

Дьяк не успел начинать.
Таже глаголет диакон: Благослови, владыко. Священник же возгласно: Благословено Царство Отца и Сына, и Святаго Духа, ныне и присно, и во веки веков.
Под песни святые, амбалы-суворы, бросая желейные взгляды на сиськи хористок, снимают засовы.
Испускается звук, но не с куба. Служба идет по чинам, как положено, убо.
Хуяк, камень раз, пробивает стекло чрез солею к ногам царских врат. Святые с немым интересом глядят на внезапность поступка.

- И не по Гогу с Магогом меряй, восставший! Предатель был не попранный и в сердце говорил, что при последней трубе все сменится!
- Ебать, принесло хуесоса. Я ща убивать его пойду сам, нахуй.

Дьяк не может бежать:

Диакон: Главы ваша Господеви приклоните.
Лик: Тебе, Господи.
- И смолчать никто не сможет и гудеть будут костьми!
- Где эти пидорасы, где эти пидорасы? По автобусам сидят? Сука!!!!
Невпопад говоря матерщину, в скол от окна крючит в форме мужчину.
- Ты мне пидорас только попадись, нахуй! Я тебя поубиваю. Берите его, бляди, слышите!
Льет елей священник в купель: Аллилуиа.

Ворочаясь, кокарда идет к Богодеве, склоняясь в отдышке о раму пристал.

Хуяк! Новый камень летит через вход – двери пустые, кто это бросал? Треском вновь умывается форма сукна, осколки в ошметки бомбят телеса. Невредимо!
Ебать-колотить, изувечили образ – икона лишилась защиты, вестимо, даже если она с ДСП и наклееной клейки.
Все дальше истошно ведут филармонейки свой томный абсурд расходящихся блуз – похожи на страшных губатых медуз, только изрядно перепуганных.

Одному из амбалов заметен кивок. Бросок на крыльцо, слышен выстрел, курок тихо взлязгнул. Шуршит кобура, отряханье колен.

- Гуляй, фраерок! – ляпнул белый олень в медицинской повязке.

Всего их тут три, как один пидораски – пришли проверять уровень CO3. Таращатся глазки, нагнетанье воздухов сверяют внутри коробки сакральной, пора выпускать – крестильный обряд надобно довершать! Ты смотри!
Попадье начинает плохеть на глазах, слышен крах ее старых жиров на скамейки. Вшелест гулкий воротят страницу распева, филармонейки дальше ведут без напева особого, тайно журясь. Светлые головы как канарейки отвернул хоровик – тучный уродливый старый мужик. Из офицерского хора, заслуженный деятель областной культуросреды. Любит стоять, у него гемморой и глисты. Еще и студенток он любит, но все же мы люди!

Грыжа в отдышке идет до иконы – все стопятся, дьяк отбивает незримо поклоны, служивые пятятся, стон попадьи.
Отряхает стекло, проверяет сохранность багета.

- Это та, которая три ляма епархии стоила, она?

Кацуба кивает, что нет.

- Так убили бомжа, блять? Нельзя начинать, пока я в этом не удостоверюсь.

Забегает амбал, расстроенный в краске лиловой оскал. Глазами к земле, уверяет, что «да», потом убирать надо будет тела, но это все плевое дело.

- Славно, продолжаем тогда! – смотрит пупок на дьяка.

Из ящичных глубин заприклецала слизь. И минута: потоки рассеяно-медного цвета взлились на полы, окативши ковры парапетов амвона вязкою гнилью мясного бульона.

- Ну, новый купим, чо ты жмуришься?

Дьяку плохеет, он уже посизел. Надо стоять, но он, лучше б, присел.

- Блять, его как-то, мож, выманить или так толкать?

Грыжу серьезно ведет проверять, как там наш постоялец.
Рассержено, пялится вбок что-то в тёме. 8765=-09

- Игнашка, тащи пилу, его прижало, по ходу или чо там?

Клим, вороча́ет кандило. Дьяк с попадьей впялились в херувима над головой.
Тихий шлеп в боковину, сломлена напрочь тупая домина. Кандило летит, дьяк не может поднять – Игнат, бдит, молча идет поправлять.
Из разбившихся бревен глядят два глаза́. Серега и Леха всегда как всегда, чуют запах подвоха, внутри мясокома шелестят провода:

- Чо они задумали-то?
- Да крестют нас, по ходу. Я ж те говорил, своих не бросают.

Итак, господа, тут и ваш неказистый повествователь опускает глаза в пол и вспоминает про матерь все только лишь самое лучшее…
Что ж, я не Гоголь! Не По, не Лавкрафт! Я не умею говорить в трех словах об ужасном.
И рвоты по жизни сдержать не сумею, до пола паду, если кровь взбагровеет в глазу.
Но здесь мне крутиться ужом не пристало, мне это недостишье изрядно заебло городить. В общем, про такой пиздец уже стихами не пишут, самому тряхотно.
Вы в анатомичке на кишки смотрели? Запах примерно такой же как с помоев недельных, а остальное сейчас напишем через систему аналогий, иначе самому всхуевит.
Помните уебков из первой части – их порвало на запчасти на фронте, как я понимаю.
«Центр хирургии Ростовского государственного медицинского университета является основной клинической базой и оплотом Донской научной хирургической школы» – так на сайте написано где-то. Помнят погоны, как в подвале сшивали кишки еще при советах.
Хоровик, страстный до мужиков, получал себе смену прямой до развала союза ни раз и выжигал геморрой по практиканскому плану медвуза. Но это одно…
Нет, я не перестану отступать от дела, можете запись гасить. Эта хуйня не умеет ходить, только кататься. Да, мясной шар, нет-не куб! Мясной шар перед нами в лоскутную сшивку тканей вперед подается на пол глазами, которых без малого – три пары разных, рассеянных по тулову и безобразных, закрытых, без века, мертвых с белеющим зраком. Елей тихо стынет над смрадным
Ебись оно мраком – работают только два, один посерел, но моргает, второй как вода, но с оттенком параши. Это, Серегин глаз, самый живучий, а как же!
По органам быстро пройдемся – итак, от Инакия мозгов слегонца, как костного, так и осевого холодца головного изъято, немного суставов, мяса там и вжизнь не бывало!
Легкое ушиб студент латерально – его разобрали на фарши легально для лепки основы.
По приказу верховного Вовы теперь собирают солдат из людей.
Все было бы годным, кроме мудей, у Макара – они перевидели много блядей и оттого сильно страдали изъяном. В ход от Милентия пошла кость бедра и немного стопы, его все нутры оказались целы, несмотря на снаряды внутри тушкаря. Он отвечал за толкательный импульс мозолью от низа, но был лишен смыслов.
Серега и Леха – координатор системы от нервов. Тело они могли подавать, то взад, то вперед, то вправо, то влево, целиком отвечать за сохранность и верность великому делу.

- Наречение скажите? – промямлил дьячок.
- Владимир, я же все в бумаге указывал! – снова в гул пиджачок бледно-салатовый сплясывал к грыже пупочной.

Я здесь не хочу находиться уже. Пускай допевают, ссижусь в стороне.

День. Двухкомнатная квартира в Ростове.

- Катюш, сделай погромче!
- О, это его-его показывают!

Впервые нахожусь на дому сразу у трех женщин, скубающих себе за деньги роговину на ногтях. Они очень озадачены происходящим на экране, расположены в креслах тошнотного отлива и постоянно перебивают друг друга.

- О, какой! Вот, сразу видно – мужик!

Мария оказывает надомные услуги, чтобы экономить на аренде. Она обрабатывает лица уколами и ногти специальными приборами своим подругам. У самой у нее на лице запущенные фиброзные образования, губы весьма необычной формы, на ногтях топорщится непонятное из собственного каталога по артикулу «гель-лак».
Валентина – медсестра из военкомата, мы с ней уже встречались, Елена – мать без вести пропавшего Инакия. В соседней комнате, кстати, да, еще какие-то девушки ждут своей очереди. Сегодня акция для всех героических женщин, отправивших на фронта своих близких – скидка 300 рублей и бессрочная беседа о жизни и патриотизме от Марии Васильевны, которая, по совместительству, не только «практик красоты», но и дипломированный психолог. На Яблочный Спас окончила трехмесячные курсы по арт-терапии, собирается брать кабинет в поликлинике и делать себе доброе имя. Еще, кстати, прихожанка во Всесвятского Храма на Халтурном, недавно крестили дочку клиентки – малышку Мирославу и будущего защитника Отечества Казимира. Их папа – Игнат, выпускник-кадет, не последний в структурах и почти-депутат. И это в двадцать пять-то лет!

- Можно мне вот тут звездочки и ленту георгиевскую?
- Я всем делаю с георгиевской!
- Это отлично, отлично! – заливается Валя, такая же тучная и по-русски прекрасная во всех местах, где ее щупали разные дяди.
- Боже, Колобков просто чудо! Невероятный человек. Жалко, в мэры никогда не пойдет, он же по военной службе сейчас растет. Хотя, может к пенсии…
- Ну, он не казарменный точно. Завидный жених. Частный дом в центре. Это не солдатской женой скакать по частям!
- Ой, да, ну, девочки, я даже про такое не думаю, у меня же возраст уже не тот, рассуждаю, по-женски, куда такого человека выведет его героизм, отвага. Он же очень многое сделал для страны!
- Недавно по первому на награждениях показывали, кстати. Но пока в Кремль не звали.
- Валя, ты как всегда…
- Так он когда будет-то? В 16.00 выступать? Вроде, уже четыре часа.
- Тут на местном задержка вещанья, Москва и то лучше сигнал подает.
- Девки, прикрыли рот, смотрите!
- Вас приветствует студия «Ростов.24». Сегодня в программе «Героизм. Здесь и Сейчас» приглашенный гость – Владимир Колобков, действующий генерал Армии РФ и помощник депутата «Единой России» Исмаила Ибдулабрагиева – Игнат Азафия.
Сегодня мы поднимем важный вопрос в связи с закрытием Суворовского училища в городе Ростов, а именно – что же будет дальше? Каким видим мы военное образование в новых политических реалиях?
Как известно, реформы бывшего министра обороны привели к сокращению высококвалифицированных специалистов в рядах армии России. Военное образование требуется выводить на новый уровень и кому, как не вам, героям нашего времени, знать, что же нужно с этим делать.
Итак, начнем, Игнат, вам слово как бывшему кадету…
- Ох, я и своему говорила, что надо было идти образовываться, а он все по компьютерам, вот и все по компьютерам…
Елена давилась обрывками жабы надслезной, икала. Валентине же главное было увидеть ЕГО!
- Чтоб не стало хуйни, я считаю. Пардон, я вот слово возьму и скажу как считаю нужным думать. Вот надо их всех пи… Периодически кидать на фронт, прям… Маленькими когда ходят, пускай сразу учатся копать и шагать. И их никто не спросит потом, почему они не умеют, а если не будут уметь, то пи…
- Перевоспитывать потом, конечно, людей в серьезном возрасте трудно… - подхватил Игнат начало фразы и свернул его в разы куда моральным смыслом.
- Я, вообще, считаю, что от рук и ног наши мужики наглеют. Позволяют себе, что хотят. Вот, Колобков! Человек из неоткуда, новый человек! Человек новой России-победительницы! Он человек победы! – Валенькины щеки раскраснелись, груди-навыкат в тесной блузе покрылись рябинцой, - Какого толку от всех этих руководств, когда они не понимают главного – женщину и ее основу! Она мать и спасительница! Я тридцать лет работаю в госпиталях и могу сказать, что не образовывать надо, а учить любовью. Через меня прошло несколько сотен человек во всех смыслах. Несколько тысяч и вот я могу чему-то научить. Колобков может, а вот все эти остальные, они….
- Валя, тебе капель покапать? – Мария отпрянула от полировки, потянулась в аптечку рукой.
- Нет, Маш, спасибо.
- Постойте, а он вообще откуда, я не особо знаю?
- Лена, да какая разница, откуда он! Вот, даже, если президент скажет, что такими как он надо всех мужчин в России заменить, я подпишусь, я проголосую и выберу! Потому что, по человеку видно, что он готов на многое, чтобы сделать, что он может и все это сделать хорошо! И не надо бояться нового – через Клима ему вон форму парадную завозили. Там под ордена мест нет, дополнительные планки ждали, когда пришлют. Пускай лучше собирают таких людей как он, а не это стадо либеральное!

- Сука ты, канальная, еще долго мне будешь голову морочить? Я не буду тебе текст читать, бля…
В студии тихо нависает стена из незнания как донести до Колобкова необходимость ознакомиться с материалами интервью. Он молча покидает специальное адаптивное кресло, разработанное для его скорейшего передвижения на заводе в Сарове с крестом и благодарностями отдельным меценатам.
Говорить он может только глубинноутробно, рта не имеет, но, при необходимости, может заставить вздрожать землю от собственных вибраций в конкретном тональном наборе командных сигналов – незаменим на воде и при проведении ночных атак.
- Ну, алло. Клим Сергееч, да я уже! Ну, а что делать! Нам еще в три часа на «Царьград» вылетать, а он нивкакую не читает! Чуть студию не погромил – жалуется Игнат.